Ну прямо как маленький!
Всё открывает.
Зачем-то обои в углу отрывает.
Я деньги ему на подарок копил —
А он его сразу на кресле
Забыл.
Все встали пораньше,
А он на кровати
Разнежился
В папином тёплом халате.
На неженку
Бабушка
Грозно ворчит, —
А он лишь вздыхает в ответ
И молчит.
Когда же зовёт его мама обедать —
Он вдруг начинает
По комнате бегать,
Как мальчик,
На кухню вприпрыжку летит
И всем объявляет
Про свой аппетит.
А после обеда
Ложится в передней
Наш дедушка-таксик
Тринадцатилетний,
Он что-то понюхает,
Что-то лизнёт, —
И, чмокая всласть,
Мой подарок грызёт!
Почему ж ты, Испания,
в небо смотрела,
когда Гарсиа Лорку
увели для расстрела?
Андалузия знала
и Валенсия знала,-
Что ж земля
под ногами убийц не стонала?!
Что ж вы руки скрестили
и губы вы сжали,
когда песню родную
на смерть провожали?!
Увели не к стене его,
не на площадь,-
увели, обманув,
к апельсиновой роще.
Шел он гордо,
срывая в пути апельсины
и бросая с размаху
в пруды и трясины;
те плоды
под луною
в воде золотели
и на дно не спускались,
и тонуть не хотели.
Будто с неба срывал
и кидал он планеты,-
так всегда перед смертью
поступают поэты.
Но пруды высыхали,
и плоды увядали,
и следы от походки его
пропадали.
А жандармы сидели,
лимонад попивая
и слова его песен
про себя напевая.
