Воспоминанье слишком давит плечи,
Я о земном заплачу и в раю,
Я старых слов при нашей новой встрече
Не утаю.
Где сонмы ангелов летают стройно,
Где арфы, лилии и детский хор,
Где всё покой, я буду беспокойно
Ловить твой взор.
Виденья райские с усмешкой провожая,
Одна в кругу невинно-строгих дев,
Я буду петь, земная и чужая,
Земной напев!
Воспоминанье слишком давит плечи,
Настанет миг,- я слез не утаю…
Ни здесь, ни там,- нигде не надо встречи,
И не для встреч проснемся мы в раю!
Вижу старую Ригу и Гердера —
гнома рядом с громадой гигантского
храма, краеугольного, древнего,
крепкобашенного, коренастого.
Вижу Гердера, быстрого, юркого.
Вот он в доме богатого бюргера,
вот он в школе, вот в церкви, на улице,
вот в столярне, в слесарне, вот в кузнице.
Ходит, смотрит на домики, дворики,
городские листает он хроники
и над рынком и духом купечества
грезит грезу свою: Человечество.
Вся Земля ему снится общиною
мастеров, работящих и тщательных,
всех людей и народов отчизною,
любых ей и души в ней не чающих.
Вся Земля ему грезится Ригою,
но невиданной, новой,— вся полностью.
Пахнет солью, пенькою и рыбою.
Пахнет морем, простором и вольностью.
Вижу затхлую, косную, тесную
Ригу, бюргерско-провинциальную…
И гигантскую вижу концепцию.
Поднебесную. Монументальную.
