Удар, заглушенный годами забвенья,
Годами незнанья.
Удар, доходящий — как женское пенье,
Как конское ржанье,
Как страстное пенье сквозь зданье
Удар — доходящий.
Удар, заглушенный забвенья, незнанья
Беззвучною чащей.
Грех памяти нашей — безгласой, безгубой,
Безмясой, безносой!
Всех дней друг без друга, ночей друг без друга
Землею наносной
Удар — заглушенный, замшенный — как тиной.
Так плющ сердцевину
Съедает и жизнь обращает в руину…
— Как нож сквозь перину!
…Оконною ватой, набившейся в уши,
И той, заоконной:
Снегами — годами — бездушья
Удар — заглушенный…
А что если вдруг
. . . . . . . . . . . . . . .
А что если вдруг
А что если — вспомню?
Кеннеди! Кеннеди! Ужалось до нельзя «чуть».
Чу — и с веток слетело чувство льзя.
И можно прикоснуться, и чудно баламутить
грустинку, под сурдинку, уходя в края
незримых лихолетий.
До одури и Одри, но Кеннеди! Кеннеди! Кинг!
Голова ротвейлера слетела в сгусток постижений.
Кеннеди! Кеннеди! Кинг! Вдохновенно и инсомнично.
Мустанг движется попятно, и вздох анекдотичных линий
вяжет суть.
Где-то в Париже саспенс проронил угаданность.
Мне ближе майский чем июньский, да забрезжила икра.
Только тоника вмешалась, и предчувствия уткнулись
в джаз, который вызнал суть ступени, что близка,
но в дыхании потёрла искривлённость чуждых ответвлений.
