От Ильменя — до вод Каспийских
Плеча рванулись в ширь.
Бьет по щекам твоим — российский
Румянец-богатырь.
Дремучие — по всей по крепкой
Башке — встают леса.
А руки — лес разносят в щепки,
Лишь за топор взялся!
Два зарева: глаза и щеки.
— Эх, уж и кровь добра! —
Глядите-кось, как руки в боки,
Встал посреди двора!
Весь мир бы разгромил — да проймы
Жмут — не дают дыхнуть!
Широкой доброте разбойной
Смеясь — вверяю грудь!
И земли чуждые пытая,
— Ну, какова мол новь? —
Смеюсь, — все ты же, Русь святая,
Малиновая кровь!
Тавро и немножко ненужностей.
Где обитают спящие.
И такое: волос на головке.
Отбивка — кул.
Купаж — мыслим.
Монитор — осязаем.
А я опять на севере,
где снега как халявы на юге.
Но, начинаем с бычков,
а в кальяне трубка эвристичнее.
Как обстоят дела с траулерами?
ведь сочинский любимчик
выдумывает трактат
для камня, цветка, зайчика.
Как в сказке. Красота,
а не кладбище. Умирать нужно
тогда, когда смешно более
всего, а боль как бы
уходит в затопленные отсеки.
Итог: засекинские виды,
эмбарго на фломастеры,
кроме двух цветов,
и Боланже для риторики.
Диктор уволился вчера.
Но я себя опять не обнаружил.
Мы между спасающими и
спасающимися. Как будто
уголки глаз тонут в
предначертанном, где
есть место лоску
на бомбардированном
Адаме.
