Ты мне нравишься: ты так молода,
Что в полмесяца не спишь и полночи,
Что на карте знаешь те города,
Где глядели тебе вслед чьи-то очи.
Что за книгой книгу пишешь, но книг
Не читаешь, умиленно поникши,
Что сам Бог тебе — меньшой ученик,
Что же Кант, что же Шеллинг, что же Ницше?
Что весь мир тебе — твое озорство,
Что наш мир, он до тебя просто не был,
И что не было и нет ничего
Над твоей головой — кроме неба.
В полночь в норке у крота
«Поселилась» темнота:
Ни с чего на кухне, вдруг,
В очаге огонь потух.
И погас, за ним вослед,
В помещеньях норки свет.
Кто-то рядом зашуршал,
Кто-то тяжко задышал,
И мелькнули за спиной
Тени, слившись со стеной…
Крот струхнул, во весь опор
Босиком шмыгнул во двор,
Но увидел – во дворе
Так же мрачно, как в норе.
Испугался пуще крот –
Кто на выручку придёт?
Кто войдёт в нору к кроту
И прогонит темноту?
Капибары прибежали,
Поглядели и удрали,
А за ними кутора
Дружной стайкой со двора.
Тола-хины не явились,
Крайты в норках затаились,
В камыши ушли коты,
Под себя поджав хвосты.
Всех вспугнула до утра
Эта страшная нора.
Крот взгрустнул:
– В конце концов,
Где найти мне храбрецов?
Вдруг, явился шерстокрыл –
С виду он невзрачный был,
И сказал кроту:
– Давно
Ты бы в ней прорыл окно.
Сразу стало бы в норе
Так светло, как во дворе…
Удивился чуду крот –
Он теперь с окном живёт!
