В дождь Париж расцветает,
Точно серая роза…
Шелестит, опьяняет
Влажной лаской наркоза.
А по окнам, танцуя
Всё быстрее, быстрее,
И смеясь и ликуя,
Вьются серые феи…
Тянут тысячи пальцев
Нити серого шелка,
И касается пяльцев
Торопливо иголка.
На синеющем лаке
Разбегаются блики…
В проносящемся мраке
Замутились их лики…
Сколько глазок несхожих!
И несутся в смятенье,
И целуют прохожих,
И ласкают растенья…
И на груды сокровищ,
Разлитых по камням.
Смотрят морды чудовищ
С высоты Notre-Dame.
Как живётся вам, Иван Денисович?
Нам для встречи выдан был лишь день.
Но года
сметали суток тысячи,
Вы ж не забываетесь меж тем.
Вы давно, конечно же, на пенсии.
Редким зубом ухватив мундштук,
В одинокой комнатке повесили
Жёлтых фотографий пару штук.
На одной — вы сами молодёшенек,
На другой — ушедшая жена.
Я, по правде, тоже одинёшенек,
Хоть и помоложе к временам.
Может, потому
вы мне и вспомнились,
Что тогда,
в короткий час весны,
Молодым восторгом преисполнились
Чувства к мысли,
чьи слова честны.
С вами б можно ворошить неявное,
Промолчав о долгости тягот.
Ваша жизнь, как церковь православная,
Терпит всё
и к Пасхе не гудёт.
… Написал. Хотел на почту выскочить,
Но вот адрес (что за дребедень!) —
Потерялся… Жаль.
Иван Денисович,
Нам для встречи выдан был лишь… день.
