Вы поблекли. Я — странник, коричневый весь.
Нам и встретиться будет теперь неприятно.
Только нежность, когда-то забытая здесь,
Заставляет меня возвратится обратно.
Я войду, не здороваясь, громко скажу:
— Сторож спит, дверь открыта, какая небрежность!
Не бледнейте! Не бойтесь! Ничем не грожу,
Но прошу вас: отдайте мне прежнюю нежность.
Унесу на чердак и поставлю во мрак
Там, где мышь поселилась в дырявом штиблете.
Я старинную нежность снесу на чердак,
Чтоб ее не нашли беспризорные дети.
Жажда славы, словно шмель, жужжит над ухом.
Для других — и Божий луч, и эталон.
Гений кто? А тот, кто сам ни сном ни духом
И не ведает, что гений — это он.
В магазине прикупив мясца и рыбки,
Снег ли валит или дождичек кропит,
Гений знай себе пиликает на скрипке,
Или лепит, или перышком скрипит.
У него какой-то вывих в каждом гене:
Не повеса, не святоша, не бобыль,
Слава Богу, он не знает, что он гений,
А иначе вряд ли гением бы был.
В этом мире только Бог над ним начальник,
И вчера своим торжественным баском
Бог сказал мне: «Ну, конечно же, он чайник,
Старый чайник, но с божественным свистком».
Пусть вершиться смена граций и традиций,
Пусть крошится винегрет из душ и тел,
Лишь бы булькала в том чайнике водица
И свисток его божественный свистел.
