О, радость утра ясного весной!
Ты ласточек навеяна крылами.
Вы, незабудки, споря с небесами,
Так празднично убрались бирюзой.
О, летний день! Сияя над землей,
Ты теплыми даришь ее лучами
И мака знойными во ржи цветами
И жаворонка песней заливной.
О, золотистость осени печальной!
Скорбь увяданья, грусти красота
И журавлей отлет зарей прощальной.
О, зимней ночи жуть и нагота!
Зловещий ворон в белизне хрустальной
И лунный свет, и глушь, и немота…
Третий месяц мать умирала в больнице.
Пять недель я дежурил при ней ежедневно.
Но единственный день, за несколько дней до смерти,
был черный от крика ворон, круживших чудовищным роем.
Мать умирала от недостатка крови,
от недостатка красного гемоглобина,
которого было так много у нее когда-то,
перед войною,
восемьдесят процентов.
Война обескровливает народы и организмы,
и все же было еще рожденье второго сына,
а первый женился, были невестка и внучка
и живопись мужа, талантливого под старость.
Ей так не хотелось верить, что умирает,
а врач уже знал, и муж ее знал, и старший
сын ее знал, и младший, а эти вороны
не только знали — кричали, кружась настырно
над самой больницей, над самой ее кроватью,
над самым сознаньем, чуть теплившимся, угасавшим,
но мать не верила даже этим воронам.
Кричавшим в солнечный день от избытка жизни.
