Под напев молитв пасхальных
И под звон колоколов
К нам летит весна из дальних,
Из полуденных краев.
В зеленеющем уборе
Млеют темные леса.
Небо блещет — точно море,
Море — точно небеса.
Сосны в бархате зеленом,
И душистая смола
По чешуйчатым колоннам
Янтарями потекла.
И в саду у нас сегодня
Я заметил, как тайком
Похристосовался ландыш
С белокрылым мотыльком!
Ночь сузилась до зрачка.
Только ничьё присутствие напомнило обо мне.
Чья-то рука впотьмах, чьё-то шептание в темноте,
думалось, но не так, случилось, но позади.
Окаменевшее и ничто, и оторопь легла на дрёму.
Время бьёт время — ведь теперь вода, а не рыба.
И дороги слишком неровны, чтобы выросло здание на болоте.
Но торф, остаётся торф, который лучше разбитой вазы или кувшина.
Я изучал все науки — и понял, что в опроверженьи суть,
как суть, которая вышла из ока, оставив пространство мысли.
Только ничьё молчание солидарно со мной.
И потерь, нет потерь, а только зачатая вершина,
с которой стремится слететь мой страх, встав рядом с величьем.
И граб, и сонм листвы, и жёлтое, и красное,
но знак суров и милосерден, как будто нет иных зеркал.
Но, что-то теплится и верит, и вторит взор,
теперь решение одно — поверить в нерушимость идеалов,
которые туманны, далеки, но слепится и жажда, и страданье
в твоей немыслимой стезе, как будто цвет сошёл на нерест,
как будто мир сошёл с ума, как будто вечность отказалась быть.
