В молчаньи забывшейся ночи
Уснул я при бледной Луне,
И странно-знакомые очи
Во сне наклонялись ко мне.
И странно-печальные речи
Я слышал смущенной душой,
И знал, что дождался я встречи
С родной, отдаленно-чужой.
И вот белоснежные крылья
Растут и дрожат в полусне,
И плавно, легко, без усилья,
Мы близимся к бледной Луне.
И чье-то остывшее тело
Внизу разглядеть я хочу.
Но нет для бессмертья предела,
Я выше, все выше лечу!
Когда снѣга не таютъ,
Рабята изъ нево шары катаіотъ,
Сертятъ,
И шаръ вертятъ;
Шаръ больше становится:
Шарочикъ ихъ шарищемъ появится.
Да кто жъ
На шаръ похожъ?
Ложъ
Что больше бродитъ
То больше въ цѣну входитъ:
Снѣжной шаришка будетъ шаръ,
А изолжи, товаришка товаръ.
Ахъ! ахъ! жена, меня околдовали,
Кричитъ мужъ лежачи женѣ,
Я снесъ яйцо: ни какъ ты видѣдъ то во снѣ;
Такія чудеса на свѣтѣ не бывали.
Я снесъ яйцо, ахъ жонужка моя!
Ужъ я
Не мужъ твой, курица твоя.
Не молви етова съ сосѣдкой;
Ты знаешъ назовутъ меня еще насѣдкой.
Противно то уму,
Чтобъ я сказала то кому;
Однако скажетъ;
Болкливой бабѣ чортъ языка не привяжетъ.
Сказала ей,
А та сосѣдушкѣ своей.
Ложъ ходитъ завсегда съ прибавкой въ мирѣ.^
Яйцо, два, три, четыре,
И стало подъ вечеръ пять сотъ яицъ.
Назавтрѣ множество къ уроду,
Збирается народу,
И незнакомыхъ лицъ.
За чемъ валитъ народъ? валитъ купить яицъ.
