Ах! Признаюся, воля Ваша,
Мне надоела эта «Чаша»,
И я б благую часть избрал,
Когда б огню ее предал.
Предмет, конечно, колоссальный,
Религиозный и печальный.
Но всех элегий грустный тон
В наш век и жалок и смешон.
Скажите, где здесь совершенство?
К тому ж, что скажет духовенство?
А здесь ведь очень важен глас
Больших бород и длинных ряс.
Не дай бог, если л
их ме
Противоречье здесь найдет, —
Ведь этой «Чаши» автор бедный
Ни за копейку пропадет.
Зима и зодчий строили так дружно,
Что не поймёшь, где снег и где стена,
И скромно облачилась ризой вьюжной
Господня церковь — бедная жена.
И спит она средь белого погоста,
Блестит стекло бесхитростной слюдой,
И даже золото на ней так просто,
Как нитка бус на бабе молодой.
Запела медь, и немота и нега
Вдруг отряхнули набожный свой сон,
И кажется, что это — голос снега,
Растаявшего в колокольный звон.
