В поздний час мы были с нею в поле.
Я дрожа касался нежных губ…
«Я хочу объятия до боли,
Будь со мной безжалостен и груб!»
Утомясь, она просила нежно:
«Убаюкай, дай мне отдохнуть,
Не целуй так крепко и мятежно,
Положи мне голову на грудь».
Звезды тихо искрились над нами,
Тонко пахло свежестью росы.
Ласково касался я устами
До горячих щек и до косы.
И она забылась. Раз проснулась,
Как дитя, вздохнула в полусне,
Но, взглянувши, слабо улыбнулась
И опять прижалася ко мне.
Ночь царила долго в темном поле,
Долго милый сон я охранял…
А потом на золотом престоле,
На востоке тихо засиял
Новый день,- в полях прохладно стало…
Я ее тихонько разбудил
И в степи, сверкающей и алой,
По росе до дому проводил.
Плакаты, плакаты, плакаты:
«Вон из Праги, Советские гады!»
«Руки прочь от словаков и чехов!»
И гудящее грозное эхо
Паровозных гудков и клаксонов
Перед прущей ордой легионов.
Танков и самоходок грозящих.
На брусчатку всем грузом давящих.
И листовки, листовки, листовки
Над штыками, у танковой бровки,
Из руки — перед дулом, к с крыши,
Из окна, из зашторенной ниши,
В узких улочках, в редких такси,
И поклоном — идущим — в носки.
Из соборов, музеев в граните:
«Вас не звали сюда, уходите!»
И мелками, и краской на стенах:
«Прага вам не советский застенок!»
На виду разъяренной армады
Толпы — толпы, листовки, плакаты.
