Всегда остается возможность выйти из дому на
улицу, чья коричневая длина
успокоит твой взгляд подъездами, худобою
голых деревьев, бликами луж, ходьбою.
На пустой голове бриз шевелит ботву,
и улица вдалеке сужается в букву ‘У’,
как лицо к подбородку, и лающая собака
вылетает из подоворотни, как скомканная бумага.
Улица. Некоторые дома
лучше других: больше вещей в витринах;
и хотя бы уж тем, что если сойдешь с ума,
то, во всяком случае, не внутри них.
Дуб Ветру стал пенять: «Откройся мне, Борей!
Зачем ты разметал вдоль рощи, средь полей
Моих любезных деток?
По милости твоей
Я без листов и веток;
Вчера так крепко дул,
Что самого меня чуть с корня не свихнул;
Ты травку бережешь пустую,
Качаешь только трость, соседку дорогую,
А на меня
Глядишь нахмуряся, сердитей день от дня».
Борей в ответ кричит: «Признаюсь, Дуб спесивый!
Пусть осеняешь луг и золотые нивы, —
Упрямых не люблю голов;
Ты в бури час стоять, упорствовать готов,
А я привык всегда встречать одно покорство.
Изволь, я окажу охотно доброхотство;
Лишь в землю поклонись и будь передо мной,
Как лист перед травой».
Дуб Ветру возразил: «Сказать ли без обману?
Природой не дано мне изгибаться в лесть;
Храня бесперестанно честь,
Погибнуть я могу, но кланяться не стану».
Так добывал Наполеон
Себе Кутузова поклон.
