Да не будет дано
умереть мне вдали от тебя,
в голубиных горах,
кривоногому мальчику вторя.
Да не будет дано
и тебе, облака торопя,
в темноте увидать
мои слезы и жалкое горе.
Пусть меня отпоет
хор воды и небес, и гранит
пусть обнимет меня,
пусть поглотит,
мой шаг вспоминая,
пусть меня отпоет,
пусть меня, беглеца, осенит
белой ночью твоя
неподвижная слава земная.
Все умолкнет вокруг.
Только черный буксир закричит
посредине реки,
исступленно борясь с темнотою,
и летящая ночь
эту бедную жизнь обручит
с красотою твоей
и с посмертной моей правотою.
я приехал
к соловью
взять
простое интервью.
– что теперь у вас поют?
– чиу-чиу! пьюти-фьют!
– да уж, выбор небогат.
вы поете наугад?
даже нот не разучив?
– пичи, пичи! чив-чив-чив!
– серы, зелены и пеги,
правда ли, что вас коллеги
обсуждают горячо?
– цити, цити! чо-чо-чо!
– вот вы только и поете,
пока люди на работе –
вышла гневная статья!
– фити, фити! тья-тья-тья!
– я не отрицаю дара,
но вот в смысле гонорара –
как вы кормите семью?
– тичи-тичи, кьюти-пью!
– нет у вас такого чувства,
будто новое искусство
развращает молодежь?
– ричитиу, тьошь-тьошь-тьошь!
крохотный, как свежий лист,
улетел мой вокалист.
что же мне давать в газету?
разве только песню эту,
с заголовком “пьюти-фью:
как я ездил к соловью“.
