I
Дождь в Роттердаме. Сумерки. Среда.
Раскрывши зонт, я поднимаю ворот.
Четыре дня они бомбили город,
и города не стало. Города
не люди и не прячутся в подъезде
во время ливня. Улицы, дома
не сходят в этих случаях с ума
и, падая, не призывают к мести.
II
Июльский полдень. Капает из вафли
на брючину. Хор детских голосов.
Вокруг — громады новых корпусов.
У Корбюзье то общее с Люфтваффе,
что оба потрудились от души
над переменой облика Европы.
Что позабудут в ярости циклопы,
то трезво завершат карандаши.
III
Как время ни целебно, но культя,
не видя средств отличия от цели,
саднит. И тем сильней — от панацеи.
Ночь. Три десятилетия спустя
мы пьем вино при крупных летних звездах
в квартире на двадцатом этаже —
на уровне, достигнутом уже
взлетевшими здесь некогда на воздух.
Россия, Россия, певучее слово,
В нем — скромность величья, и счастья основа,
И нежность, и столько любви накаленной…
Промолвишь — «Россия»,- встают миллионы
Идущих вперед непреклонно и тесно,-
И тех, кто прославлен, и тех, кто безвестно
Твои молодые поля, о Россия,
Горячею кровью своей оросили.
Россия, твой подвиг вовек бескорыстен.
Не ты ль привлекла высочайшей из истин
Меньших своих братьев и, став им опорой,
Спасла от бесправья, от зла и разора,
Пред ними являя отваги примеры,
У них пробуждая в грядущее веру.
Россия, певучее имя — Россия,
Ты в душу вливаешь мне силы живые!
