Как давно я топчу, видно по каблуку.
Паутинку тоже пальцем не снять с чела.
То и приятно в громком кукареку,
что звучит как вчера.
Но и черной мысли толком не закрепить,
как на лоб упавшую косо прядь.
И уже ничего не сниться, чтоб меньше быть,
реже сбываться, не засорять
времени. Нищий квартал в окне
глаз мозолит, чтоб, в свой черед,
в лицо запомнить жильца, а не
как тот считает, наоборот.
И по комнате точно шаман кружа,
я наматываю, как клубок,
на себя пустоту ее, чтоб душа
знала что-то, что знает Бог.
Ходят слухи, ходят слухи,
Что у нас открыли интернат.
Это что-то в роде, в стиле, в духе
Учрежденья для цыплят.
В этом небольшом бедламе
Будет все не так, как должно быть:
Там, представьте, между нами,
Там, представьте, между нами,
Будут яйца курицу учить.
Аспирант на аспиранте,
Рвутся прививать птенцам талант.
Там, куда ни киньте, плюньте, гляньте,
То птенец, то аспирант.
Там, куда ни плюньте, киньте,
Прям не интернат, а институт:
Вундеркинд на вундеркинде,
Вундеркинд на вундеркинде…
А все у директора — вот тут.
Но зато, в конечном счете,
Обрастают птенчики пером,
Это уж не дети, а дяди, тети,
И горланят петухом!
И за это дикое пенье
Забирают птичек стаей всей,
Чтоб в том самом заведенье,
Что на горке, в отдаленье,
Превратить в породистых гусей!
