Итак, пригревает. В памяти, как на меже,
прежде доброго злака маячит плевел.
Можно сказать, что на Юге в полях уже
высевают сорго — если бы знать, где Север.
Земля под лапкой грача действительно горяча;
пахнет тесом, свежей смолой. И крепко
зажмурившись от слепящего солнечного луча,
видишь внезапно мучнистую щеку клерка,
беготню в коридоре, эмалированный таз,
человека в жеваной шляпе, сводящего хмуро брови,
и другого, со вспышкой, чтоб озарить не нас,
но обмякшее тело и лужу крови.
Пекли зарю две утренних мадонны.
—Стривай! — одна сказала,
—Погоди! — ей в унисон промолвила другая.
А даль чиста,
А жизнь была без края,
А сердце — а-ах! —
И родилось в груди.
«Стривай»…
Два языка сплелись в моей судьбе.
«Ты погоди»…
Один все глуше, отдаленней.
И редко-редко я теперь долоні —
Ладони детства протяну к тебе.
Но в гиблый час,
Когда все зори мимо рук
И ничего мне от судьбы не надо,
—Рух, — говорю я.
То не птица Рух,
То рух — движенье
И рухнула преграда,
И я балакаю!..
Каких ознобов блок!
Дивлюсь на тебе… —
И поют зарницы.
Стопталась жизнь,
Но дух мой не оглох.
Все, все пройдет, а это сохранится.
«Стрывай» — и «погоди»…
Свитанок» и « рассвет»…
«Кохаю щиро» — и «люблю безмерно»…
Уйти от одного — как телу жить без нервов,
Забыть другое — как не жить совсем.
