Деревья окружили пруд,
белеющий средь них, как плешь,
почти уже кольцом, но тут
тропинка пробивает брешь.
В негодованьи на гостей
последняя сосна дрожит.
Но черный ручеек детей
на эту белизну бежит.
Внизу еще свистят, галдят,
вверху — уже царит тоска.
Вершины, кажется, глядят
в отчаяньи на облака.
Должно быть, просят темноты
вечерней, тьмы ночей, —
чтоб эти капельки воды
забрал назад ручей.
Ты наряд надела красный, краше быть стократ желая,
Всех смутила ты опасно, в мир внести разлад желая.
Ты в красе повадок властных стройным станом проблистала,
Горемык, как я, несчастных всех сгубить подряд желая.
А когда свой лик прекрасный ты открыла, чаровница,
На тебя смотрели страстно все, узреть твой взгляд желая.
Ты смотрела в оба ока и кудрями ты играла,
Видеть, как весь мир жестоко смутою объят, желая.
А едва я молвил слово, пред тобой склонившись робко,
Ты нахмурилась сурово, в сердце влить мне яд желая.
Дико вскачь коня гнала ты, словно властелин жестокий,
Меч мучений занесла ты, жизнь мою в заклад желая.
Сколько лет рабом покорным ты, увы, пренебрегала
И карала гневом черным, всех лишить отрад желая!
О, казни, но только, глянув, хоть на миг яви мне милость,
Крови ран моих — тюльпанов больше всех услад желая!
Ты кинжал булатный точишь, смертью ты грозишь Машрабу —
Судный день расплатный прочишь, злых ему расплат желая.
