Чем больше черных глаз, тем больше переносиц,
а там до стука в дверь уже подать рукой.
Ты сам себе теперь дымящий миноносец
и синий горизонт, и в бурях есть покой.
Носки от беготни крысиныя промокли.
К лопаткам приросла бесцветная мишень.
И к ней, как чешуя, прикованы бинокли
не видящих меня смотря каких женьшень.
У северных широт набравшись краски трезвой,
(иначе — серости) и хлестких резюме,
ни резвого свинца, ни обнаженных лезвий,
как собственной родни, глаз больше не бздюме.
Питомец Балтики предпочитает Морзе!
Для спасшейся души — естественней петит!
И с уст моих в ответ на зимнее по морде
сквозь минные поля эх яблочко летит.
Грозный злобно потешается
В Белокаменной Москве.
Не в палатах разукрашенных,
Не на сладкий царский пир
Были гости тайно созваны.
Тихо сели вдоль стола,
Вдоль стола белодубового.
Серебро ли — чистый снег
Их окладистые бороды;
Их маститое чело
С давних лет не улыбается;
Помутился светлый взор.
У радушного хозяина
Братья кровные в гостях:
Новгородские изгнанники.
Чем он братьев угостит?
Нет, не сахарными яствами,
Не шипучим медом солнечным
Угостил он изгнанных семью.
Прошептали песнь отходную
В память павших в Новегороде,
И на стол поставил он кутью.
Грозный злобно потешается
В Белокаменной Москве.
В небе тихо молит София
О разметанных сынах.
