В белом поле был пепельный бал,
Тени были там нежно-желанны,
Упоительный танец сливал,
И клубил, и дымил их воланы.
Чередой, застилая мне даль,
Проносились плясуньи мятежной,
И была вековая печаль
В нежном танце без музыки нежной.
А внизу содроганье и стук
Говорили, что ужас не прожит;
Громыхая цепями, Недуг
Там сковал бы воздушных — не может
И была ль так постыла им степь,
Или мука капризно-желанна,—
То и дело железную цепь
Задевала оборка волана.
Отвратительно, жутко и мерзко
Так расчетливо, гадко, по-зверски
Убивать неповинных людей
Ради всяких бредовых идей.
Оттого ли, что кто-то раскос,
Не понравился цвет их волос,
И бросает от ярости в дрожь,
Если он на тебя не похож.
Если молится кто-то иначе,
Пусть о нем содрогаются в плаче
Мать, отец и детишки родные,
Потому лишь, что в чем-то иные.
Все мы люди, планета нам мать,
Это должен бы каждый понять.
И под пальмой, и около льдин
Род людской, где бы не жил, един.
Взбесился мещанин,
Не ест, не пьёт, не спит.
От мыслей мешанин
В нем ненависть кипит.
Вот этот вот богат,
Взял с Запада манеры,
А этот – просто гад –
Умён без всякой меры.
А есть, вообще, не в нас —
Не вышел цветом кожи,
И мы такого враз
Возьмем и уничтожим.
В толпе подобных всяк
Всесилен и ершист:
Среди своих — мастак,
Для всех других – фашист.
