Я был бы рад его увидеть снова
Таким, как был он в молодые дни:
Скуластое лицо мастерового
И две больших тяжелых пятерни…
Еще он многим не внушает веры,
Еще о нем не скажешь наперед:
Быть может он пробьется в инженеры.
Быть может в неизвестности умрет.
Но посмотри! Лицо его такое,
Что если трудно будет одному,
То, многих не решаясь беспокоить,
Ты обратишься именно к нему…
Еще слывет он молчаливым парнем.
Еще он часто не находит слов.
Он ищет их на станциях, в пекарнях,
В ватагах астраханских рыбаков.
Едва рассвет поднимется над миром,
Едва в садах проснется птичий гам,
Он, как точильщик, ходит по квартирам,
По городам, по людям, по домам…
Они его еще не замечают,
Еще к перу не тянется рука.
Он ходит между ними. Выбирает,
Кого из них оставить на века?!
От любви к тебе сгореть я, одержим тоской, мечтаю,
И своей окрасить кровью я весь мир-мирской мечтаю.
Если же хоть раз позарюсь на чужую красоту я,
Выколоть себе же очи я своей рукой мечтаю.
Если крови моей жаждешь ты, меча ресницы-стрелы,
Мотыльком лететь на светоч я, забыв покой, мечтаю.
Я в степях любви скитаюсь, дикой жаждой истомленный, —
Дай вина мне, виночерпий, пить я день-деньской мечтаю.
Пощади же, чаровница, и с чела сними завесу, —
Изнемогший, я упиться красотой такой мечтаю.
За тебя Машраб два мира позабудет, чаровница, —
Пожалей же, я увидеть лик твой колдовской мечтаю.
