Воображению достойное жилище,
Живей Террайля, пламенней Дюма!
О, сколько в нем разнообразной пищи
Для сердца нежного, для трезвого ума.
Разбойники невинность угнетают.
День загорается. Нисходит тьма.
На воздух ослепительно взлетают
Шестиэтажные огромные дома.
Седой залив отребья скал полощет.
Мир с дирижабля — пестрая канва.
Автомобили. Полисмэны. Тещи.
Роскошны тропики, Гренландия мертва…
Да, здесь, на светлом трепетном экране,
Где жизни блеск подобен острию,
Двадцатый век, твой детский лепет ранний
Я с гордостью и дрожью узнаю.
Мир изумительный все чувства мне прельщает,
По полотну несущийся пестро,
И слабость собственная сердца не смущает:
Я здесь не гость. Я свой. Я уличный Пьеро.
Дмитрию Сухареву
Наводненье в Днепропетровске!
По проулкам и по дворам
Табуретки плывут и доски,
Подгребают лодки к дверям.
Это у Запорожья воду
Перекрыли, но все равно
Добывает себе свободу,
Как Петлюра или Махно.
Точно новая продразверстка,
План коварного ГОЭЛРО —
И плывет из Днепропетровска
Недограбленное добро.
…Будет всё — и террор, и голод,
Оккупация… А потом
Все страдания вспомнит город
И останется за бугром.
…Что мне отрочество и детство,
Еле брезжущие вдали?!
Мне в том городе нету места,
Да и немцы мой дом сожгли.
Но в бессоннице вижу воду,
Затопившую полкрыльца,
И гребущего на работу
Молодого еще отца.
