И море, и буря качали наш челн;
Я, сонный, был предан всей прихоти волн.
Две беспредельности были во мне,
И мной своевольно играли оне.
Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы,
Окликалися ветры и пели валы.
Я в хаосе звуков лежал оглушен,
Но над хаосом звуков носился мой сон.
Болезненно-яркий, волшебно-немой,
Он веял легко над гремящею тьмой.
В лучах огневицы развил он свой мир —
Земля зеленела, светился эфир,
Сады-лавиринфы, чертоги, столпы,
И сонмы кипели безмолвной толпы.
Я много узнал мне неведомых лиц,
Зрел тварей волшебных, таинственных птиц,
По высям творенья, как бог, я шагал,
И мир подо мною недвижный сиял.
Но все грезы насквозь, как волшебника вой,
Мне слышался грохот пучины морской,
И в тихую область видений и снов
Врывалася пена ревущих валов.
А Москва опять меня обманет,
Огоньками только подмигнет,
Пару строк на память прикарманит,
Да и те не пустит в оборот.
Понесет, сбивая с панталыку,
В переулках утлых наугад.
Мне бы только тихую улыбку —
Я других не требую наград.
Мне бы лишь глоток прозрачный неба —
Губы пересохшие смочить,
Да по мне слезу, светлее вербы,
Чудом заставляющую жить.
Забубнят о чем-то злые будни,
Пересуды сузят тесный круг.
И ночей полудни беспробудней,
Тяжелее трудностей досуг.
И опять в Москву, как в омут мутный,
Окунусь, уйду я с головой…
Ты постой, мечтой меня не путай,
Ну куда же денусь я с мечтой.
