Много слов говорил умудренных,
много гладил тебя по плечу,
а ты плакала, словно ребенок,
что тебя полюбить не хочу.
И рванулась ты к ливню и к ветру,
как остаться тебя ни просил.
Черный зонт то тянул тебя кверху,
то, захлопавши, вбок относил.
И как будто оно опустело,
погруженное в забытье,
это детское тонкое тело,
это хрупкое тело твое.
И кричали вокруг водостоки,
словно криком кричал белый свет:
«Мы жестоки, жестоки, жестоки,
и за это пощады нам нет».
Все жестоко — и крыши, и стены,
и над городом неспроста
телевизорные антенны,
как распятия без Христа…
Собаку утащилъ медвѣдь у стада:
Пастухъ тому не радъ, и плѣнница не рада.
Не зналъ пастухъ, какой то воръ
Осмѣлился къ нему взойти на скотной дворъ;
Но то другія вѣдя,
Сказали про медвѣдя.
Намѣрился пастухъ медвѣдя погубить,
И взявъ дубину онъ пошелъ медвѣдя бить.
Гдѣ кроется медвѣдь когдабъ я ето вытеръ,
Досадуетъ, ворчитъ, и молитъ: о Юпитеръ:
Медвѣдя должно изрубить:
Медвѣдя я повергну мертва:
Яви лишъ ты ево: тебѣ, Юпитсръ, жертва
Теленокъ за ево, изъ моево скота!
Медвѣдя видитъ: рѣчь и поступь ужъ не та:
Онъ рыцарство ногамъ, не сердцу повѣряетъ:
Отъ сильнаго врага, какъ можно, ускоряетъ.
И льется изъ очей героевыхъ рѣка:
Герой молитву повторяетъ:
Сулилъ теленка онъ, теперь сулитъ быка.
