Меняю славу на бесславье,
ну, а в президиуме стул
на место теплое в канаве,
где хорошенько бы заснул.
Уж я бы выложил всю душу,
всю мою смертную тоску
вам, лопухи, в седые уши,
пока бы ерзал на боку.
И я проснулся бы, небритый,
средь вас, букашки-мураши,
ах, до чего ж незнаменитый —
ну хоть «Цыганочку» пляши.
Вдали бы кто-то рвался к власти,
держался кто-нибудь за власть,
и мне-то что до той напасти,—
мне из канавы не упасть.
И там в обнимку с псом лишайным
в такой приятельской пыли
я все лежал бы и лежал бы
на высшем уровне — земли.
И рядом плыли бы негрешно
босые девичьи ступни,
возы роняли бы небрежно
травинки бледные свои.
…Швырнет курильщик со скамейки
в канаву смятый коробок,
и мне углами губ с наклейки
печально улыбнется Блок.
Много языков на свете разных —
Выучить их все не смог бы я;
Все они по-своему прекрасны,
В каждом есть «изюминка» своя.
Говорят в Париже по-французски,
По-немецки говорит Берлин;
Мне же дорог мой, привычный русский,
Для меня родной лишь он один!
Мелодичный, гибкий и певучий,
С детства он меня очаровал,
И не зря великим и могучим
Наш язык Тургенев называл!
Развиваясь быстро, динамично,
Впитывая разные слова,
Новое он всё вбирал отлично,
Но и мудрость предков в нём жива!
Да и только нашей, русской речью
Можно Русь привольную воспеть!
Будет жить язык наш русский вечно
И не сможет, верю, умереть!
