1 Янв. 1796. Сегодня — в мой первый день на маяке — я вношу эту запись
в дневник, как уговорился с Дегрэтом. Буду вести дневник насколько смогу
аккуратно — но кто знает, что может случиться, когда человек остается, вот
так, совершенно один, — я могу заболеть, а может быть и хуже… Покуда все
хорошо! Катер едва спасся, но стоит ли об этом вспоминать, раз уж я добрался
сюда в целости? На душе у меня становится легче при одной мысли, что впервые
в жизни я буду совершенно один; нельзя же считать «обществом» Нептуна, как
он ни велик. Вот если бы в «обществе» я нашел половину той верности, что у
этого бедного пса, я, вероятно, не разлучился бы с «обществом», даже на
год… Что меня удивляет больше, так это затруднения, с которыми столкнулся
Дегрэт, когда хлопотал получить для меня эту должность — для меня, знатного
человека! И это не потому, что совет попечителей сомневался в моей
способности справиться с огнем маяка. Ведь и до меня с ним справлялся один
человек — и справлялся не хуже, чем команда из троих, которую к нему
обыкновенно ставят. Обязанности эти — пустяшные, а печатная инструкция
составлена как нельзя яснее. Взять в спутники Орндорфа было просто
невозможно. Я не смог бы работать над книгой, если бы он был тут со своей
несносной болтовней — не говоря уж о неизменной пеньковой трубке. К тому же,
я хочу быть именно один… Странно, что до сих пор я не замечал, как уныло
звучит самое слово — «один»! Мне даже начинает казаться, будто эти
цилиндрические стены рождают какое-то особое эхо — впрочем, чепуха!
Одиночество начинает-таки действовать мне на нервы. Нет, этак не годится. Я
не позабыл предсказания Дегрэта. Надо поскорее подняться к фонарю и
хорошенько оглядеться, «чтобы увидеть, что можно». Не очень-то много тут
увидишь. Волнение на море как будто начало утихать, но все же катеру нелегко
будет добраться до дому. Они едва ли завидят Норланд {1*} раньше полудня
завтрашнего дня — а ведь до него вряд ли более 190 или 200 миль.
2 Янв. Нынешний день я провел в каком-то экстазе, который не в силах
описать. Моя страсть к одиночеству не могла бы получить лучшей пищи — не
могу сказать удовлетворения, ибо я, кажется, никогда не смог бы насытиться
блаженством, какое я испытал сегодня… Ветер к рассвету стих, а после
полудня заметно успокоилось и море… Даже в подзорную трубу ничего не
видно, кроме океана и неба, да еще иногда чаек.
3 Янв. Весь день стоит мертвый штиль. К вечеру море стало точно
стеклянное. Показалось несколько обрывков водорослей, но кроме них весь день
ничего — даже ни единого облачка… Я занялся осмотром маяка… Он очень
высок — как я убеждаюсь на собственном нелегком опыте, когда приходится
взбираться по бесконечным ступеням — почти 160 футов от самой низкой
отливной отметки до верхушки фонаря. А внутри башни расстояние до вершины
составляет не менее 180 футов — таким образом, пол расположен на 20 футов
ниже уровня моря, даже при отливе… Мне кажется, что пустоту в нижней части
следовало бы заполнить сплошной каменной кладкой. Она, несомненно, сделала
бы все строение гораздо надежнее] но что это я говорю? Такое строение
достаточно надежно при любых обстоятельствах. В нем я чувствовал бы себя в
безопасности во время самого свирепого урагана, какой только возможен, —
однако я слышал от моряков, что иногда, при юго-западном ветре, приливы
здесь бывают выше, чем где бы то ни было, исключая западного входа в
Магелланов пролив. Но перед этой мощной стеной, скрепленной железными
скобами, прилив сам по себе бессилен — на 50 футов над высшей приливной
отметкой толщина стены никак не меньше четырех футов. Здание построено,
по-видимому, на меловой скале {2*}.
[МАЯК]
[LIGHT-HOUSE]
1* Норланд — историческая область на севере Швеции.
2* …на меловой скале — относительно окончания рассказа существуют
различные точки зрения. Знаток творчества По текстолог Томас Мэббот считает,
что героя должна спасти собака.
