Ты в ветре, веткой пробующем,
Не время ль птицам петь,
Намокшая воробышком
Сиреневая ветвь!
У капель — тяжесть запонок,
И сад слепит, как плес,
Обрызганный, закапанный
Мильоном синих слез.
Моей тоскою вынянчен
И от тебя в шипах,
Он ожил ночью нынешней,
Забормотал, запах.
Всю ночь в окошко торкался,
И ставень дребезжал.
Вдруг дух сырой прогорклости
По платью пробежал.
Разбужен чудным перечнем
Тех прозвищ и времен,
Обводит день теперешний
Глазами анемон.
Лисица ото псовъ бѣжала
И отъ охотника: лисицу онъ травилъ.
Лисица въ ужасѣ дрожала:
Ково на свѣтѣ смерть не испужала?
Бѣжитъ,
Дрожитъ,
Мнитъ: скоро смерть меня нещастливую скоситъ,
И мужика на пашнѣ проситъ:
Пожалуй мужичокъ, ты мѣсто укажи,
И гдѣ мнѣ спрятаться, скажи.
Мужикъ ее отъ смерти избавляетъ,
И мѣсто ей являетъ.
Охотникъ прилетѣлъ туда издалека,
И спрашиваетъ мужика,
Не зрѣлъ ли онъ лисицы
Воюющія въ ево границы?
Не зрѣлъ, мужикъ сказалъ,
Однако пальцомъ онъ лисицу указалъ.
Охотникъ мины не примѣтилъ,
Лисицы не осѣтилъ.
Бѣжитъ лисица вонъ
Не молвивъ пахарю ни слова.
А онъ,
То видя, что она, въ пути свои готова,
Пѣняетъ ей:
Не благодарствуешъ ты милости моей.
Лисица говорила:
Конечнобъ я тебя, мой другъ, благодарила,
Когдабъ и палецъ твой мнѣ милости творилъ,
И также бъ какъ языкъ и онъ не говорилъ.
