Тимур и его команда

Мы не шайка и не банда,

Не ватага удальцов,

Мы веселая команда

Пионеров-молодцов

У-ух, ты!

И, как стайка стрижей, ребята стремительно и бесшумно умчались прочь.

…Работы на сегодня было еще немало, но, главное, сейчас надо было составить и отослать Мишке Квакину ультиматум.

Как составляются ультиматумы, этого еще никто не знал, и Тимур спросил об этом у дяди.

Тот объяснил ему, что каждая страна пишет ультиматум на свой манер, но в конце для вежливости полагается приписать:

«Примите, господин министр, уверение в совершеннейшем к Вам почтении».

Затем ультиматум через аккредитованного посла вручается правителю враждебной державы.

Но это дело ни Тимуру, ни его команде не понравилось. Во-первых, никакого почтения хулигану Квакину они передавать не хотели; во-вторых, ни постоянного посла, ни даже посланника при этой шайке у них не было. И, посоветовавшись, они решили отправить ультиматум попроще, на манер того послания запорожцев к турецкому султану, которое каждый видел на картине, когда читал о том, как смелые казаки боролись с турками, татарами и ляхами.

За серыми воротами с черно-красной звездой, в тенистом саду того дома, что стоял напротив дачи, где жили Ольга и Женя, по песчаной аллейке шла маленькая белокурая девчушка. Ее мать, женщина молодая, красивая, но с лицом печальным и утомленным, сидела в качалке возле окна, на котором стоял пышный букет полевых цветов. Перед ней лежала груда распечатанных телеграмм и писем –от родных и от друзей, знакомых и незнакомых. Письма и телеграммы эти были теплые и ласковые. Они звучали издалека, как лесное эхо, которое никуда путника не зовет, ничего не обещает и все же подбадривает и подсказывает ему, что люди близко и в темном лесу он не одинок.

Держа куклу кверху ногами, так, что деревянные руки и пеньковые косы ее волочились по песку, белокурая девочка остановилась перед забором. По забору спускался раскрашенный, вырезанный из фанеры заяц. Он дергал лапой, тренькая по струнам нарисованной балалайки, и мордочка у него была грустновато-смешная.

Восхищенная таким необъяснимым чудом, равного которому, конечно, и нет на свете, девочка выронила куклу, подошла к забору, и добрый заяц послушно опустился ей прямо в руки. А вслед за зайцем выглянуло лукавое и довольное лицо Жени.

Девочка посмотрела на Женю и спросила:

–Это ты со мной играешь?

–Да, с тобой. Хочешь, я к тебе спрыгну?

–Здесь крапива,– подумав, предупредила девочка.– И здесь я вчера обожгла себе руку.

–Ничего,– спрыгивая с забора, сказала Женя,– я не боюсь. Покажи, какая тебя вчера обожгла крапива? Вот эта? Ну, смотри: я ее вырвала, бросила, растоптала ногами и на нее плюнула. Давай с тобой играть: ты держи зайца, а я возьму куклу.

Ольга видела с крыльца террасы, как Женя вертелась около чужого забора, но она не хотела мешать сестренке, потому что та и так сегодня утром много плакала. Но, когда Женя полезла на забор и спрыгнула в чужой сад, обеспокоенная Ольга вышла из дома, подошла к воротам и открыла калитку. Женя и девчурка стояли уже у окна, возле женщины, и та улыбалась, когда дочка показывала ей, как грустный смешной заяц играет на балалайке.

По встревоженному лицу Жени женщина угадала, что вошедшая в сад Ольга недовольна.

–Вы на нее не сердитесь,– негромко сказала Ольге женщина.– Она просто играет с моей девчуркой. У нас горе… – Женщина помолчала.– Я плачу, а она,– женщина показала на свою крохотную дочку и тихо добавила: –а она и не знает, что ее отца недавно убили на границе.

Теперь смутилась Ольга, а Женя издалека посмотрела на нее горько и укоризненно.

–А я одна,– продолжала женщина.– Мать у меня в горах, в тайге, очень далеко, братья в армии, сестер нет.

Она тронула за плечо подошедшую Женю и, указывая на окно, спросила:

–Девочка, этот букет ночью не ты мне на крыльцо положила?

–Нет,– быстро ответила Женя.– Это не я. Но это, наверное, кто-нибудь из наших.

–Кто?– И Ольга непонимающе взглянула на Женю.

–Я не знаю,– испугавшись, заговорила Женя,– это не я. Я ничего не знаю. Смотрите, сюда идут люди.

За воротами послышался шум машины, а по дорожке от калитки шли два летчика-командира.

–Это ко мне,– сказала женщина.– Они, конечно, опять будут предлагать мне уехать в Крым, на Кавказ, на курорт, в санаторий…

Оба командира подошли, приложили руки к пилоткам, и, очевидно, расслышав ее последние слова, старший – капитан – сказал:

–Ни в Крым, ни на Кавказ, ни на курорт, ни в санаторий. Вы хотели повидать вашу маму? Ваша мать сегодня поездом выезжает к вам из Иркутска. До Иркутска она была доставлена на специальном самолете.

–Кем?– радостно и растерянно воскликнула женщина.– Вами?

–Нет,– ответил летчик-капитан,– нашими и вашими товарищами.

Подбежала маленькая девчурка, смело посмотрела на пришедших, и видно, что синяя форма эта ей была хорошо знакома.

–Мама,– попросила она,– сделай мне качели, и я буду летать туда-сюда, туда-сюда. Далеко-далеко, как папа.

–Ой, не надо!– подхватывая и сжимая дочурку, воскликнула ее мать.

–Нет, не улетай так далеко… как твой папа.

На Малой Овражной, позади часовни с облупленной росписью, изображавшей суровых волосатых старцев и чисто выбритых ангелов, правей картины «страшного суда» с котлами, смолой и юркими чертями, на ромашковой поляне ребята из компании Мишки Квакина играли в карты.

Денег у игроков не было, и они резались «на тычка», «на щелчка» и на «оживи покойника». Проигравшему завязывали глаза, клали его спиной на траву и давали ему в руки свечку, то есть длинную палку. И этой палкой он должен был вслепую отбиваться от добрых собратий своих, которые, сожалея усопшего, старались вернуть его к жизни, усердно настегивая крапивой по его голым коленям, икрам и пяткам.

Игра была в самом разгаре, когда за оградой раздался резкий звук сигнальной трубы.

Это снаружи у стены стояли посланцы от команды Тимура.

Штаб-трубач Коля Колокольчиков сжимал в руке медный блестящий горн, а босоногий суровый Гейка держал склеенный из оберточной бумаги пакет.

–Это что же тут за цирк или комедия?– перегибаясь через ограду, спросил паренек, которого звали Фигурой.– Мишка!– оборачиваясь, заорал он.– Брось карты, тут к тебе какая-то церемония пришла!

–Я тут,– залезая на ограду, отозвался Квакин.– Эге, Гейка, здорово! А это еще что с тобой за хлюпик?

–Возьми пакет,– протягивая ультиматум, сказал Гейка.– Сроку на размышление вам двадцать четыре часа дадено. За ответом приду завтра в такое же время.

Обиженный тем, что его назвали хлюпиком, штаб-трубач Коля Колокольчиков вскинул горн и, раздувая щеки, яростно протрубил отбой. И, не сказав больше ни слова, под любопытными взглядами рассыпавшихся по ограде мальчишек оба парламентера с достоинством удалились.

–Это что же такое?– переворачивая пакет и оглядывая разинувших рты ребят, спросил Квакин.– Жили-жили, ни о чем не тужили… Вдруг… труба, гроза! Я, братцы, право, ничего не понимаю!..

Он разорвал пакет, и, не слезая с ограды, стал читать:

–«Атаману шайки по очистке чужих садов Михаилу Квакину…» Это мне, –громко объяснил Квакин.– С полным титулом, по всей форме, «…и его,– продолжал он читать,– гнуснопрославленному помощнику Петру Пятакову, иначе именуемому просто Фигурой…» Это тебе,– с удовлетворением объяснил Квакин Фигуре.– Эк они завернули: «гнуснопрославленный»! Это уж что-то очень по-благородному, могли бы дурака назвать и попроще, «…а также ко всем членам этой позорной компании ультиматум». Это что такое, я не знаю,– насмешливо объявил Квакин.– Вероятно, ругательство или что-нибудь в этом смысле.

–Это такое международное слово. Бить будут,– объяснил стоявший рядом с Фигурой бритоголовый мальчуган Алешка.

–А, так бы и писали!– сказал Квакин.– Читаю дальше. Пункт первый: «Ввиду того что вы по ночам совершаете налеты на сады мирных жителей, не щадя и тех домов, на которых стоит наш знак – красная звезда, и даже тех, на которых стоит звезда с траурной черной каймою, вам, трусливым негодяям, мы приказываем…»

–Ты посмотри, как, собаки, ругаются!– смутившись, но пытаясь улыбнуться, продолжал Квакин.– А какой дальше слог, какие запятые! Да! «…приказываем: не позже чем завтра утром Михаилу Квакину и гнусноподобной личности Фигуре явиться на место, которое им гонцами будет указано, имея на руках список всех членов вашей позорной шайки. А в случае отказа мы оставляем за собой полную свободу действий».

–То есть в каком смысле свободу?– опять переспросил Квакин.– Мы их, кажется, пока никуда не запирали.

–Это такое международное слово. Бить будут,– опять объяснил бритоголовый Алешка.

–А, тогда так бы и говорили!– с досадой сказал Квакин.– Жаль, что ушел Гейка; видно, он давно не плакал.

–Он не заплачет,– сказал бритоголовый,– у него брат – матрос.

–Ну?

–У него и отец был матросом. Он не заплачет.

–А тебе-то что?

–А то, что у меня дядя матрос тоже.

–Вот дурак – заладил!– рассердился Квакин.– То отец, то брат, то дядя. А что к чему – неизвестно. Отрасти, Алеша, волосы, а то тебе солнце напекло затылок. А ты что там мычишь, Фигура?

–Гонцов надо завтра изловить, а Тимку и его компанию излупить,– коротко и угрюмо предложил обиженный ультиматумом Фигура.

На том и порешили.

Отойдя в тень часовни и остановившись вдвоем возле картины, где проворные мускулистые черти ловко волокли в пекло воющих и упирающихся грешников, Квакин спросил у Фигуры:

–Слушай, это ты в тот сад лазил, где живет девчонка, у которой отца убили?

–Ну, я.

–Так вот… – с досадой пробормотал Квакин, тыкая пальцем в стену. –Мне, конечно, на Тимкины знаки наплевать, и Тимку я всегда бить буду…

–Хорошо,– согласился Фигура.– А что ты мне пальцем на чертей тычешь?

–А то,– скривив губы, ответил ему Квакин,– что ты мне хоть и друг, Фигура, но никак на человека не похож ты, а скорей вот на этого толстого и поганого черта.

Утром молочница не застала дома троих постоянных покупателей. На базар было идти уже поздно, и, взвалив бидон на плечи, она отправилась по квартирам.

Она ходила долго без толку и наконец остановилась возле дачи, где жил Тимур.

За забором она услышала густой приятный голос: кто-то негромко пел. Значит, хозяева были дома и здесь можно было ожидать удачи.

Пройдя через калитку, старуха нараспев закричала:

–Молока не надо ли, молока?

–Две кружки!– раздался в ответ басистый голос. Скинув с плеча бидон, молочница обернулась и увидела выходящего из кустов косматого, одетого в лохмотья хромоногого старика, который держал в руке кривую обнаженную саблю.

–Я, батюшка, говорю, молочка не надо ли?– оробев и попятившись, предложила молочница.– Экий ты, отец мой, с виду серьезный! Ты что ж это, саблей траву косишь?

–Две кружки. Посуда на столе,– коротко ответил старик и воткнул саблю клинком в землю.

–Ты бы, батюшка, купил косу,– торопливо наливая молоко в кувшин и опасливо поглядывая на старика, говорила молочница.– А саблю лучше брось. Этакой саблей простого человека и до смерти напугать можно.

–Платить сколько?– засовывая руку в карман широченных штанов, спросил старик.

–Как у людей,– ответила ему молочница.– По рубль сорок – всего два восемьдесят. Лишнего мне не надо.

Старик пошарил и достал из кармана большой ободранный револьвер.

–Я, батюшка, потом..– подхватывая бидон и поспешно удаляясь, заговорила молочница.– Ты, дорогой мой, не трудись!– прибавляя ходу и не переставая оборачиваться, продолжала она.– Мне, золотой, деньги не к спеху Она выскочила за калитку, захлопнула ее и сердито с улицы закричала:

–В больнице тебя, старого черта, держать надо, а не пускать по воле. Да, да! На замке, в больнице.

Старик пожал плечами, сунул обратно в карман вынутую оттуда трешницу и тотчас же спрятал револьвер за спину, потому что в сад вошел пожилой джентльмен, доктор Ф. Г. Колокольчиков.

С лицом сосредоточенным и серьезным, опираясь на палку, прямою, несколько деревянною походкой он шагал по песчаной аллее.

Увидав чудного старика, джентльмен кашлянул, поправил очки и спросил:

–Не скажешь ли ты, любезный, где мне найти владельца этой дачи?

–На этой даче живу я,– ответил старик.

–В таком случае,– прикладывая руку к соломенной шляпе, продолжал джентльмен,– вы мне скажите: не приходится ли вам некий мальчик, Тимур Гараев, родственником?

–Да, приходится,– ответил старик.– Этот некий мальчик – мой племянник.

–Мне очень прискорбно,– откашливаясь и недоуменно косясь на торчавшую в земле саблю, начал джентльмен,– но ваш племянник сделал вчера утром попытку ограбить наш дом.

–Что?!– изумился старик.– Мой Тимур хотел ваш дом ограбить?

–Да, представьте!– заглядывая старику за спину и начиная волноваться, продолжал джентльмен.– Он сделал попытку во время моего сна похитить укрывавшее меня байковое одеяло.

–Кто? Тимур вас ограбил? Похитил байковое одеяло?– растерялся старик. И спрятанная у него за спиной рука с револьвером невольно опустилась.

Волнение овладело почтенным джентльменом, и, с достоинством пятясь к выходу, он заговорил:

–Я, конечно, не утверждал бы, но факты… факты! Милостивый государь! Я вас прошу, вы ко мне не приближайтесь. Я, конечно, не знаю, чему приписать.. Но ваш вид, ваше странное поведение..

–Послушайте,– шагая к джентльмену, произнес старик,– но все это, очевидно, недоразумение.

–Милостивый государь!– не спуская глаз с револьвера и не переставая пятиться, вскричал джентльмен.– Наш разговор принимает нежелательное и, я бы сказал, недостойное нашего возраста направление.

Он выскочил за калитку и быстро пошел прочь, повторяя:

–Нет, нет, нежелательное и недостойное направление…

Старик подошел к калитке как раз в ту минуту, когда шедшая купаться Ольга поравнялась с взволнованным джентльменом.

Тут вдруг старик замахал руками и закричал Ольге, чтобы она остановилась. Но джентльмен проворно, как козел, перепрыгнул через канаву, схватил Ольгу за руку, и оба они мгновенно скрылись за углом.

Тогда старик расхохотался. Возбужденный и обрадованный, бойко притопывая своей деревяшкой, он пропел:

А вы и не поймете

На быстром самолете,

Как вас ожидала я до утренней зари.

Да!

Он отстегнул ремень у колена, швырнул на траву деревянную ногу и, на ходу сдирая парик и бороду, помчался к дому.

Через десять минут молодой и веселый инженер Георгий Гараев сбежал с крыльца, вывел мотоцикл из сарая, крикнул собаке Рите, чтобы она караулила дом, нажал стартер и, вскочив в седло, помчался к реке разыскивать напуганную им Ольгу.

В одиннадцать часов Гейка и Коля Колокольчиков отправились за ответом на ультиматум.

–Ты иди ровно,– ворчал Гейка на Колю.– Ты шагай легко, твердо. А ты ходишь, как цыпленок за червяком скачет. И все у тебя, брат, хорошо – и штаны, и рубаха, и вся форма, а виду у тебя все равно нет. Ты, брат, не обижайся, я тебе дело говорю. Ну, вот скажи: зачем ты идешь и языком губы мусолишь? Ты запихай язык в рот, и пусть он там и лежит на своем месте… А ты зачем появился?– спросил Гейка, увидав выскочившего наперерез Симу Симакова.

–Меня Тимур послал для связи,– затараторил Симаков.– Так надо, и ты ничего не понимаешь. Вам свое, а у меня свое дело. Коля, дай-ка я дудану в трубу. Экий ты сегодня важный! Гейка, дурак! Идешь по делу – надел бы сапоги, ботинки. Разве послы босиком ходят? Ну ладно, вы туда, а я сюда. Гоп-гоп, до свиданья!

–Этакий балабон!– покачал головой Гейка.– Скажет сто слов, а можно бы четыре. Труби, Николай, вот и ограда.

–Подавай наверх Михаила Квакина!– приказал Гейка высунувшемуся сверху мальчишке.

–А заходите справа!– закричал из-за ограды Квакин.– Там для вас нарочно ворота открыты.

–Не ходи,– дергая за руку Гейку, прошептал Коля.– Они нас поймают и поколотят.

–Это все на двоих-то?– надменно спросил Гейка.– Труби, Николай, громче. Нашей команде везде дорога.

Они прошли через ржавую железную калитку и очутились перед группой ребят, впереди которых стояли Фигура и Квакин.

–Ответ на письмо давайте,– твердо сказал Гейка. Квакин улыбался, Фигура хмурился.

–Давай поговорим,– предложил Квакин.– Ну, сядь, посиди, куда торопишься?

–Ответ на письмо давайте,– холодно повторил Гейка.– А разговаривать с вами будем мы после.

И было странно, непонятно: играет ли он, шутит ли, этот прямой, коренастый мальчишка в матросской тельняшке, возле которого стоит маленький, уже побледневший трубач? Или, прищурив строгие серые глаза свои, босоногий, широкоплечий, он и на самом деле требует ответа, чувствуя за собою и право и силу?

–На, возьми,– протягивая бумагу, сказал Квакин.

Гейка развернул лист. Там был грубо нарисован кукиш, под которым стояло ругательство.

Спокойно, не изменившись в лице, Гейка разорвал бумагу. В ту же минуту он и Коля крепко были схвачены за плечи и за руки.