«Дедушка!- девицы
Раз мне говорили.-
Нет ли небылицы
Иль старинной были?»
— «Как не быть!- уныло
Красным отвечал я.-
Сердце вас любило,
Так чего не знал я!
Было время! где вы,
Годы золотые?
Как пленяли девы
В ваши дни былые!
Уж они — старушки;
Но от них, порою,
Много на подушки
Слез пролито мною.
Душу волновали
Их уста и очи,
По огню бежали
Дни мои и ночи».
— «Дедушка,- толпою
Девицы вскричали,-
Жаль нам, а тобою
Бабушки играли!
Как не стыдно! злые
Вот над кем шутили!
Нет, мы не такие,
Мы б тебя любили!»
— «Вы б любили? Сказки!
Веры мне неймется!
И на наши ласки
Дедушка смеется».
Не вся мне молодость по нраву,
не вся мне юность по нутру,
и я не всю ее ораву
себе под крылышко беру.
Нас отличали пыл, и стойкость,
и романтический порыв.
А их неверье и жестокость —
обрыв, невскрывшийся нарыв.
Наш долг нам в доблесть не засчитан,
их доблесть: что не так — на слом!
В чем нам неведенье — защитой,
для них невежество — заслон.
И суть не в роке и не в брейке,
ты этим в душу им не тычь!
И все ж одно — на диком бреге,
другое — если в сердце дичь.
Я заплатить готова кровью
за то, что, может, зря боюсь,
и что-то все же им открою
да и без них не обойдусь…
И как там музыка ни бухай,
как спесью каждый ни надут,
быть может, с гордою «старухой»
они язык еще найдут.
