Партизанам Керченской каменоломни
Рояль вползал в каменоломню.
Его тащили на дрова
К замерзшим чанам и половням.
Он ждал удара топора!
Он был без ножек, черный ящик,
Лежал на брюхе и гудел.
Он тяжело дышал, как ящер,
В пещерном логове людей.
А пальцы вспухшие алели.
На левой — два, на правой — пять…
Он опускался на колени,
Чтобы до клавишей достать.
Семь пальцев бывшего завклуба!
И, обмороженно-суха,
С них, как с разваренного клубня,
Дымясь, сползала шелуха.
Металась пламенем сполошным
Их красота, их божество…
И было величайшей ложью
Все, что игралось до него!
Все отраженья люстр, колонны…
Во мне ревет рояля сталь.
И я лежу в каменоломне.
И я огромен, как рояль.
Я отражаю штолен сажу.
Фигуры. Голод. Блеск костра.
И как коронного пассажа,
Я жду удара топора!
Воздух пахнет прогулом уроков,
Земляникой, природой живой
И пирушкой с картошкой, с укропом
На пригорке с прозрачной травой.
Словно погреб, каштановым пивом,
Пузырится корявый овраг.
И ошметками льда над заливом
Шелестит размороженный мрак.
У купальщика в коже гусиной —
Полотенце на шее, узлом.
Он лежит с вислоухою псиной,
Награжденный животным теплом.
Понижение нормы словесной
В данном случае — признак того,
Что блаженством, как силой небесной,
Все настигнуты — до одного!
И пророчье какое-то русло
Лечит горести всяких систем.
В это время на кладбищах пусто,
Посетителей мало совсем.
