Гулко эхо от ранних шагов.
Треск мороза — как стук карабина.
И сквозь белую марлю снегов
Просочилась,
Пробилась рябина.
А вдали, где серебряный дым,—
Красноклювые краны, как гуси.
И столбов телеграфные гусли
Всё тоскуют над полем седым.
У дороги, у елок густых,
Если в зыбкую чащу вглядеться,
Вдруг кольнет задрожавшее сердце
Обелиска синеющий штык.
А простор —
Величав и открыт,
Словно не было крови и грусти.
И над белой сверкающей Русью
Красно солнышко
В небе горит.
Вращался старый диск, и голос вкрадчивый
был как засушенный цветок.
Плыла мелодия прозрачная,
не потревожив городок.
Был вечер тёплый перед осенью,
и голос был — под стать ему…
Вращалось певчее колёсико
в старинной песне, как в дыму…
А шум иглы — дыханье сиплое
тех лет благих… И вспомнил я:
так пела женщина красивая —
тревога давняя моя.
Ещё в войну, в каком-то сборище,
где был у взрослых патефон,
её услышал я, и ноюще
рванулось сердце ей вдогон!
Ах, эти грёзы! Не нелепо ли?
Восторга сколько! Всё — в песок…
Наверно, женщины и не было,
а был всего лишь голосок —
мечта, украшенная звуками…
Но ведь была! И сквозь судьбу
ещё не раз меня аукала,
звала с дороги на тропу.
…Вращался диск, печаль раскручивал,
и голос бился, как слепой,
над той рекой, над той излучиной,
где мы не свиделись с тобой.
Этот сайт использует cookie для хранения данных. Продолжая использовать сайт, Вы даете свое согласие на работу с этими файлами. Политика конфиденциальности: https://lit-ra.su/politika-konfidentsialnosti/
