Прости, прости, поэт! Раз, сам того не чая,
На музу ты надел причудливый убор;
Он был ей не к лицу, как вихорь — ночи мая,
Как русской деве — томный взор!
Его заметила на музе величавой
Девчонка резвая, бежавшая за ней,
И стала хохотать, кривляяся лукаво
Перед богинею твоей.
Но строгая жена с улыбкою взирала
На хохот и прыжки дикарки молодой,
И, гордая, прошла и снова заблистала
Неувядаемой красой.
О Франция, мой час настал: я умираю!
Возлюбленная мать, прощай: покину свет, —
Но имя я твое последним повторяю.
Любил ли кто тебя сильней меня? О нет!
Я пел тебя, еще читать не наученный,
И в час, как смерть удар готова нанести,
Еще поет тебя мой голос утомленный.
Почти любовь мою — одной слезой. Прости!
Когда цари пришли и гордой колесницей
Тебя растоптанной оставили в пыли,
Я кровь твою унять умел их багряницей
И слезы у меня целебные текли.
Бог посетил тебя грозою благотворной, —
Благословениям грядущего внимай:
Осеменила мир ты мыслью плодотворной,
И равенство пожнет плоды ее. Прощай!
Я вижу, что лежу полуживой в гробнице.
О, защити же всех, кто мною был любим!
Вот, Франция, — твой долг смиренный голубице,
Не прикасавшейся к златым полям твоим.
Но чтоб ты слышала, как я к тебе взываю,
В тот час, как бог меня в иной приемлет край, —
Свой камень гробовой с усильем поднимаю…
Рука изнемогла, — он падает… Прощай!
