Злобствуй мнѣ естьли то забвенно,
Что мила тебѣ была,
Кѣмъ твое стало сердцо плѣнно,
Пусть она будетъ мила,
Я сама больше любви не имѣю,
Будь теперь отмѣненъ я не сожалѣю,
Я уже въ неволѣ,
Не хочу быть болѣ,
Возвратись свобода возвратись.
Злобствуй мнѣ, естьли то забвенно,
Что любила тебя,
Что твое сердце толь премѣнно,
Не извѣдала любя,
Естьлибы мнѣ мысли то предвозвѣщали,
Какъ твои покорства гордой духъ склоняли,
Я-бъ твои обманы,
И притворны раны,
Презирала очи отвратя.
Злобствуй мнѣ естьли то забвенно,
Какъ ты клялся иногда
И забудь что ни полученно
Отъ меня тебѣ когда.
О смущенне сердце! Что воспоминаешъ,
Ты еще жестокой вздохи извлекаешъ
О мучитель лютый!
Вспомни тѣ минуты,
Вспомни и признай свою вину.
Когда она посуду мыла,
летали мысли далеко,
ее загадочно манило
пустое гулкое окно.
Она в него ложилась птицей
и опускалась пауком,
было забавно опуститься,
суча льняную нитку ртом.
Еще не в том, уже не в этом,
здесь, между небом и землей,
где жарят душные котлеты
соседки, стоя над плитой.
Было смешно так долго длиться,
так долго жить и слышать:
— Эх! —
и видеть задранные лица
и рыбий глаз один на всех.
Было забавно так маячить
на тонкой нитке изо рта…
Но лопалась, как синий мячик,
слепого неба пустота.
И разжимала жабры бездна,
и задыхалась рыбьим ртом…
Но на окно она не влезла,
посуду вымыла при том.
