Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня.
Ты под окном своей светлицы
Горюешь, будто на часах,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Глядишь в забытые вороты
На черный отдаленный путь:
Тоска, предчувствия, заботы
Теснят твою всечасно грудь.
То чудится тебе…
Несется тройка удалая,
Бренчат колеса, пыль столбом,
Из-под телеги вылетая,
Бежит за пыльным седоком.
Очам отрадная картина:
Волнуясь жатвой золотой,
Необозримая равнина
Вдали шумит передо мной.
Добро природы благосклонной
Готово — но зачем оно?
Его сберет чухонец сонной —
И променяет на вино!
Налево зрелище иное:
Как оживленное стекло,
То млечное, то голубое —
Волнами озеро Чудское
Полгоризонта облегло.
Меня палит несносным жаром:
«Вези в корчму — я пить хочу».
Так я извозчику ворчу,
Неоскорбительным ударом
К его притронувшись плечу.
Он понял,- плеткою лихою
Коней задумчивых стегнул —
И я отраднее вздохнул
Перед булыжною корчмою.
Вхожу в нее — она полна.
Не милы лица, одеянья
Сего незнатного собранья:
Здесь виден и плохой чухна,
И некрасивая чухонка,
И бедный жид — с ним два жиденка,
И грязная его жена,
И православные солдаты,
И трое нищих, и один,
Знать арендатор, знать богатый,
В сафьяной шляпе господин.
Я пить спросил — рукой немытой
Хозяйка кружку мне дала,-
Вода нечистая была:
Душа питья не приняла,
И я с поспешностью сердитой
Корчму покинул и лечу.
Несносный жар! я пить хочу!
