Волк костью как-то подавился.
Не мудрено: всегда есть торопился;
Кость стала в горле у него.
Прожора захрипел, стеснилось в нем дыханье,
Ну, словом, смерть пришла его,
И он хотел в грехах принесть уж покаянье.
По счастию, Журавль тут мимо проходил.
Страдалец перед ним пасть жалобно разинул;
Журавль в нее свой нос предлинный опустил
И кость удачно вынул.
Волк вспрыгнул с радости, избавясь от беды.
«А что ж мне за труды?» —
Спросил носатый врач. «Ах ты неблагодарный! —
Волк с сердцем отвечал. — Да как просить ты смел?
Смотри какой нахальный!
Благодари за то, что нос остался цел».
Попрощаемся, что ли, родная.
Уезжаю в чужие края.
Эх, кровать ты моя раскладная,
Раскладная подруга моя!
Не стираются в памяти даты,
Знаменуя истории ход.
Я купил тебя в семьдесят пятом
У Петровских тесовых ворот.
Дело было двадцатого мая,
Запоздалой московской весной.
Чем ты мне приглянулась, не знаю,
Но вполне допускаю — ценой.
Пусть не вышла ты ростом и статью,
Нет причины о том горевать,
Ты была мне хорошей кроватью,
Это больше, чем просто кровать.
Я не брошу тебя на помойку
И не сдам в металлический лом.
Пусть покрытая славою койка
Под музейным хранится стеклом.
И пока не остыла планета,
Свой последний свершив оборот,
У музея-кровати поэта
Будет вечно толпиться народ.
