В сыром ночном тумане
Всё лес, да лес, да лес…
В глухом сыром бурьяне
Огонь блеснул — исчез…
Опять блеснул в тумане,
И показалось мне:
Изба, окно, герани
Алеют на окне…
В сыром ночном тумане
На красный блеск огня,
На алые герани
Направил я коня…
И вижу: в свете красном
Изба в бурьян вросла,
Неведомо несчастным
Быльём поросла…
И сладко в очи глянул
Неведомый огонь,
И над бурьяном прянул
Испуганный мой конь…
«О, друг, здесь цел не будешь,
Скорей отсюда прочь!
Доедешь — всё забудешь,
Забудешь — канешь в ночь!
В тумане да в бурьяне,
Гляди, — продашь Христа
За жадные герани,
За алые уста!»
Смеюсь, как будто никогда не умирал,
Хотя всё вижу и всё помню и всё знаю.
Несётся жизнь как мир за окнами трамвая
(Один из пассажиров почему-то встал.
Ему на выход скоро. Прячем взгляд от глаз,
Куда ни глянет – только спины-спины-спины).
В любом из новых магазинов на витринах
Сердца, разрезанные в профиль и анфас.
А я не слышу словно, как стучится ночь,
Просясь погреться в доме, где всех больше света.
Сюда нельзя ни со своим, ни с сигаретой,
Повсюду дети, но никто ни сын, ни дочь,
Повсюду игры, но никто не проиграл.
Так и задуман, видно, кем-то был сценарий.
Смешно до слёз, хотя всё помним и всё знаем.
Как будто никогда никто не умирал.
