Сумерки, сумерки вешние,
Хладные волны у ног,
В сердце — надежды нездешние,
Волны бегут на песок.
Отзвуки, песня далекая,
Но различить — не могу.
Плачет душа одинокая
Там, на другом берегу.
Тайна ль моя совершается,
Ты ли зовешь вдалеке?
Лодка ныряет, качается,
Что-то бежит по реке.
В сердце — надежды нездешние,
Кто-то навстречу — бегу…
Отблески, сумерки вешние,
Клики на том берегу.
А мне и солнышко не греет,
во мне собака не бежит,
мой ландыш ни во что не верит
и головой в крови лежит.
Я заколочен, заколочен
колючим взором палача,
но есть, которые пророчат,
и есть, которые молчат.
Когда неслыханно угарно
прошёл весёлый перекур,
зловещей стала и вульгарней
тень Сатаны на берегу
моей неласковой отчизны,
где всё хорошее падёт
и, вспомнив старенькие чистки,
сам Сталин по костям пройдёт.
Он будет улыбаться криво
и, поднимаясь на мыски,
увидит родину счастливой
лишь там, у гробовой доски.
В глухой разлуке кость и камень,
не слышу ангельскую речь —
обрызганными кровью в храме,
заржавленный поднимет меч.
И здесь уже не будет казней,
а будет просто грусть одна,
похожая на страшный праздник,
где нет ни песен, ни вина.
А радостное так случайно,
что, право, пахнет топором,
а имя празднику — молчанье,
закуска к празднику — погром.
Ах, мне и солнышко не светит,
но ты, мой мальчик, не тужи,
вот крестиком уж двери метят,
и лихо точатся ножи!..
