Среди поклонников Кармен,
Спешащих пестрою толпою,
Ее зовущих за собою,
Один, как тень у серых стен
Ночной таверны Лиллас-Пастья,
Молчит и сумрачно глядит,
Не ждет, не требует участья,
Когда же бубен зазвучит
И глухо зазвенят запястья, —
Он вспоминает дни весны,
Он средь бушующих созвучий
Глядит на стан ее певучий
И видит творческие сны.
А была у товарища Быкова
Боевая в зазубринах шашка.
Росту Быков был невеликого,
Но рубал, говорят, с оттяжкой!
Тонкий след портупея оставила
На видавшей виды кожанке.
На гражданской войне комиссарил он,
А потом служил «по гражданке».
В коммунальную кухню, где примусы,
Приходил он, чадя махоркой;
Андерсена и «Дядюшку Римуса»
Вслух зачитывал скороговоркой.
Так сверкал он чернявыми глазками,
Так руками размахивал смело,
— Что нам сказки казались не сказками,
А сраженьем за правое дело!
Вечерами и в дни неслужебные
Быков пел потихонечку с нами
Очень старую — «Вихри враждебные»
Очень новую — «Взвейтесь кострами…»
На поляне, заросшей ромашками.
Мы не в мяч, мы в Царицын играли:
«Беляков» деревянными шашками,
Словно Быков, с оттяжкой рубали.
Полстолетья прошло… И не странно ли:
Тот квартал до сих пор не застроен —
На поляне стучат деревянные,
Вечно острые шашки героев!
А в музее — оружье былинное —
Шашку Быкова каждый приметит;
Полоса этой стали длинная
Нам из дальнего детства светит.
Мы поем иногда вечерами
О чень старую: «Взвейтесь кострами…»
