Пусть я и жил, не любя,
Пусть я и клятвы нарушу,—
Все ты волнуешь мне душу,
Где бы ни встретил тебя!
О, эти дальние руки!
В тусклое это житье
Очарованье свое
Вносишь ты, даже в разлуке!
И в одиноком моем Доме,
пустом и холодном В сне,
никогда не свободном,
Снится мне брошенный дом.
Старые снятся минуты,
Старые снятся года…
Видно, уж так навсегда
Думы тобою замкнуты!
Кто бы ни звал — не хочу
На суетливую нежность
Я променять безнадежность —
И, замыкаясь, молчу.
А за окном такая благодать,
Такое небо — детское, весеннее,
Что, кажется, мне незачем и ждать
Другого утешенья и спасения.
Забыто зло, которое вчера
Горланило и души нам коверкало.
Ну, милые, ну, женщины, пора
Взглянуть в окно, как вы глядите в зеркало.
Уже плывёт снегов седая шерсть
И, словно серьги, с окон виснут каплищи.
Ещё чуть-чуть — и всем вам хорошеть,
Сиять глазам, платкам спускаться на плечи.
Ещё чуть-чуть — и вам ночей не спать,
Мечтать взахлёб и все дела откладывать.
На улице года помчатся вспять,
И у прохожих будет дух захватывать.
(А в этот миг умолкнет перестук,
Собрав мешок, на полустанке выйду я,
За тыщу вёрст учую красоту
И улыбнусь, ревнуя и завидуя.)
А вас весна до самого нутра
Проймёт словами нежными и грубыми.
Ну, милые,— пора, пора, пора
Расстаться вам с печалями и с шубами.
