Сижу за ширмой. У меня
Такие крохотные ножки..
Такие ручки у меня,
Такое темное окошко…
Тепло и темно. Я гашу
Свечу, которую приносят,
Но благодарность приношу.
Меня давно развлечься просят.
Но эти ручки… Я влюблен
В мою морщинистую кожу..
Могу увидеть сладкий сон,
Но я себя не потревожу
Не потревожу забытья,
Вот этих бликов на окошке
И ручки скрещиваю я,
И также скрещиваю ножки.
Сижу за ширмой. Здесь тепло
Здесь кто то есть. Не надо свечки
Глаза бездонны, как стекло.
На ручке сморщенной колечки
Шёл индюк тропинкой скользкой.
«Пан, что скажете по-польски?»
«Ничего.» «А по-каковски?»
«По-индюковски,
А ещё по-гусаковски, по-петуховски и по-селезнёвски.»
«А почему пан такой строгий?»
«По улице гуляю, промокли ноги.»
«А сколько у пана ног?»
«Имел бы четыре, если б мог,
А, раз нет четырёх, я ныне
Доволен двумя босыми. »
«А где пан оставил калоши?»
«Мне калоши по цвету негожи.»
«Может, нет квартиры у пана?»
«Да что вы! Мой дом — там … у фонтана.»
«А на каком этаже проживаем?»
«На пятом, без лифта, угловая.»
«Как высоко! Боже!
Ведь так пан индюк и на обед опоздать может?!!»
«Конечно! В доме суматоха,
Очень на меня злятся,
Гости пришли, за столом расселись …»
«А зачем пана дожидаться?»
«Так ведь проблема:
Есть я не собирался, они меня съесть хотели.»
