Хоронил я тебя, и, тоскуя,
Я растил на могиле цветы,
Но в лазури, звеня и ликуя,
Трепетала, блаженная, ты.
И к родимой земле я клонился,
И уйти за тобою хотел,
Но, когда я рыдал и молился,
Звонкий смех твой ко мне долетел.
Похоронные слезы напрасны —
Ты трепещешь, смеешься, жива!
И растут на могиле прекрасной
Не цветы — огневые слова!
Ото всех указаний и всех приказаний,
Ото всех наказаний душою устал.
Снять бы где-нибудь дом на Оке под Рязанью,
Знал лет сорок назад я такие места.
Научиться б вязать мне рыбацкие сети,
В кузне уголья жечь и ковать лошадей,
Зерна в пашню бросать, не страдать о бессмертье
И выхаживать белых гусей-лебедей.
И смотреть как они, оттолкнувшись с откоса,
Улетают в осеннюю русскую стынь.
Ждать весной их назад, как от боли наркоза,
Жечь над книгой зимой по ночам керосин.
Мне пожить бы чуть-чуть в старине деревенской
Без претензий на шик, без каприза в еде.
Только я объясняю всё это не веско,
Все, пытаясь найти красоту в простоте…
Я хочу убежать от стекла и бетона,
От динамики дней, от сумятиц минут,
От железной жары, от давления долга,
От засилья задач, чтоб побыть одному.
Я найду этот дом у реки на откосе,
Надышусь синевой, нагрущусь на лугу,
Но к тому, что я проклял, с отчаянья бросил,
Я вернусь, я иначе никак не могу.
Сводит землю сырую осеннею дрожью.
Улетает к теплу клин гусей-лебедей.
Возвращаюсь назад. Постигать свою сложность,
Сложность жизни и разнообразье людей
