До чего же хороши
В нашей реченьке ерши!
Хороши-то хороши,
Да разборчивы ерши!
Хлебный мякиш не клюют,
На червей они плюют…
Хороши-то хороши,—
Несговорчивы ерши!
Обращаюсь я к ершу
И добром его прошу:
— Все равно ты, дурачок,
Попадешься на крючок,
Так давай плыви ко мне…—
Нет, он прячется на дне.
Третий день болит душа:
Не могу поймать ерша.
В Европе есть страна — красива, аккуратна,
Величиной с Москву — возьмем такой масштаб.
Историю войны не повернешь обратно:
Осело в той стране пять тысяч русских баб.
Простите, милые, поймите, я не грубо,
Совсем невмоготу вас называть «мадам».
Послушайте теперь охрипший голос друга.
Я, знаете, и сам причастен к тем годам.
На совести моей Воронеж и Прилуки,
Всех отступлений лютая тоска.
Девчонок бедных мраморные руки
Цепляются за борт грузовика.
Чужая сторона в неполные семнадцать…
Мы не застали их, когда на запад шли.
Конвейером разлук чужим годам сменяться.
Пять тысяч дочерей от матерей вдали.
Догнать, освободить поклялся я когда-то.
Но, к Эльбе подкатив, угас приказ — вперед!
А нынче их спасать, пожалуй, поздновато:
Красавицы мои вошли в чужой народ.
Их дети говорят на языке фламандском,
Достаточно прочны и домик и гараж,
У мужа на лице улыбка, словно маска,
Спланировано все — что купишь, что продашь.
Нашлись и не нашлись пропавшие без вести.
Теперь они навзрыд поют «Москва моя»,
Штурмуют Интурист, целуют землю в Бресте,
Приехав навестить родимые края.
