По бульварам Саламанки
Воздух благорастворенный.
Там, в прохладный летний вечер,
Я гуляю с милой донной.
Я рукой нетерпеливой
Обнял стройное созданье
И блаженным пальцем слышу
Гордой груди колыханье.
Но по липам слышен шорох,
Полный чем-то невеселым,
И ручей в низу плотины
Злобно грезит сном тяжелым.
Ах, сеньора, чует сердце:
Скоро буду я в изгнаньи;
По бульварам Саламанки
Не ходить нам на гуляньи.
Она идет — вы слышите шаги? —
Распутница из дальнего Толедо.
Ее глаза темны. В них нет ни зги.
В ручном мешке — змея, исчадье бреда.
Та путница нехороша собой:
Суха, желта, румянец нездоровый…
И вьется шарф — отчасти голубой,
Отчасти ослепительно пунцовый…
Ее ненасыщаемая страсть
Непривередлива и небрезглива.
Над кем она распространяет власть,
Тот подчиняется ей торопливо.
Кто б ни был ты: почтенный семьянин,
Распутник зрелых лет, невинный отрок, —
Уж как пути свои ни измени,
Найдет, — и тело с нею распростерто…
И женщинам, и девушкам не скрыть
Тел, обреченных в чувственность трибаде:
Лесбийской ей захочется игры —
Долой напрядывающие пряди!
Когда ж она восхочет всей семьи,
Томит в объятьях всех поочередно
И, из мешка не выпростав змеи,
Изласканных дает ей жалить со дна…
Куда ведет тебя, беспутный путь,
Весь в стружках гробовых из-под рубанка?
К кому из нас ты вздумаешь прильнуть
В своей ужасной нежности, испанка?
