Вот наша книжка в толстом томе:
В своем далеком гетском Томи
По-русски стал писать Назон;
Но без твоих трудов — ей-богу! —
Для армяка забывши тогу,
Неряхой бы явился он.
Бывало, чуть он где споткнется
И на авось опять сошлется,
Славянским духом обуян, —
Ты, приводя к почетной цели,
Уже гласишь, что так велели
Сам Lors и Riese или Jahn.
И вот, оправленный, умытый,
Поэт наш римский знаменитый
Стоит, расчесан, как к венцу.
Чего ж кобенится упрямо?
Пусть отправляется он прямо
С поклоном к крестному отцу.
Город бедный! Город скушный!
Проза жизни и души!
Как томительно, как душно
В этой мертвенной глуши!
Тщетно разум бедный ищет
Вдохновительных идей;
Тщетно сердце просит пищи
У безжалостных людей.
Изживая без сознанья
Век свой в узах суеты,
Не поймут они мечтанья,
Не оценят красоты.
В них лишь чувственность без чувства,
Самолюбье без любви,
И чудесный мир искусства
Им хоть бредом назови…
Прочь убийственные цепи!
Я свободен быть хочу…
Тройку, тройку мне — и в степи
Я стрелою полечу!
Распахну в широком поле
Грудь стесненную мою,
И, как птичка, я на воле
Песню громкую спою.
Звучно голос разольется
По волнам цветных лугов;
Мне природа отзовется
Эхом трепетным лесов.
Я паду на грудь природы,
Слез струями оболью
И священный день свободы
От души благославлю!
