Дай руку мне, дай руку, пери злая,
Хоть раз еще приветливо взгляни,
Горячкой рифм восторг мой объясняя,
Влюбленного поэтом не брани.
Ревнивые лишь с тем хариты дружны,
Кто забывать для них готов весь свет.
Коль жителям Олимпа жертвы нужны
И сердца кровь — плохой же я поэт.
Пусть музами навек оставлен буду,
Пусть Феб меня карает за грехи, —
Под хохот твой я музу позабуду,
За поцелуй я все отдам стихи.
а грусть?..—
все более возможности
ее куда-то отпускать… следить:
и явными ее — на воле — островками
все больше беспокоен этот день!..—
— ив нем то тут то там провалы белые:
кто молвит ими? воздух как огонь
уже давно безвидно-неприродный
лишь в доньях гибельных! брожу
с не большей целью чем у птиц:
игрой: пустое излучающею: свет
задергивается — и
места — провалами — людей
в цвету без форм в огне как что-то жалкое
и — будто тайны: тонут!.. из такой
окраины шепчу — затерянностью
в немногом счастьи (словно пепла свет
на отмененных: будто мысль: тропинках
мне давность флоксов шевелит
и жизнь средь них
и в них
когда-то — с близкими)
скорее — шевеленьем
я гляжу
(чем
в белых
думаньем
тону
местах):
о том что долгота теперь побольше жизни
и пребыванье наше как окраина
неузнаваньем полнится! названья
уйдут от смысла:
это — мира ветр
(теперь он волен
без струенья — связей:
самосъедается — исчерпанностью!
и сор — шуршит)
